Привет! Меня зовут Лена. И больше всего я люблю читать. Этот позволяет мне заглянуть за плечо другим авторам и сравнить, чем отличаются - и чем похожи - наши картины мира.
Когда я пишу сама (или помогаю писать другим), то стараюсь добиться того, чтобы читающий смог заглянуть мне (или тому, с кем я работаю) за плечо и выяснить, как видим мир мы.
Вокруг этой идеи и крутятся мои проекты:
мастерские текста
канал в телеграме "Вычитала"
твиттер Кафки
книга "Вдохновение. Как разрешить себе творить"
журнал "Может быть по-другому"
инстаграм кошки Фаины
... и остальные странные истории
В пасмурный августовский день я стояла на обочине Марсового поля и ревела.
Точнее, сначала я хлюпала — чтобы не привлекать лишнего внимания. Но не сдержалась, села на скамейку и слегка повыла.
Погода в августовском Петербурге в тот день напоминала пасмурную осень, поэтому зрителей у моего момента истины почти не нашлось. К счастью, никто не предлагал мне помочь и не отвлекал от важного. Я заглянула в телефон, перечитала свою последнюю фразу в переписке и почувствовала, что живот снова скручивается в рулон, а горло перехватывает слезами.
Вдруг мне стало кристально понятно, почему я никак не начинаю писать книгу всерьёз. Вскрылись какие-то залежи разных эмоций, и оставалось только немножко повыть на Марсовом поле, чтобы прийти в себя и быть готовой к следующему этапу.
С детства я люблю книги. Я выросла рядом с библиотекой. У меня дома было три книжных шкафа. Из книг я доставала знания о мире и примеряла их к себе. Благодаря книгам я хорошо работаю с текстом. Текст — самый простой и понятный для меня способ формулирования и передачи информации.
Наверное, я всегда в глубине души думала, что в какой-то момент я сконвертируюсь в писателя. Но я понятия не имела, что для этого должно произойти — например, каких событий будет достаточно. Единственное, что мне было понятно без особых размышлений — чтобы когда-нибудь стать писателем, следует много читать и писать.
Я писала примерно всегда. Бумажные дневники я веду с пятого класса. На моем счету сотни, а возможно — и тысячи бумажных писем. И уж точно — тысячи постов в блогах. В средних классах школы я «издавала» (печатала на машинке под копирку) газету. В старших — сочиняла стихи и писала рассказы. В институтские годы — остановилась на прозе и написала несколько (посредственных и никому не известных) повестей.
Сейчас я понимаю, что худлит — не мое. Мое — это нон-фикшн, объяснение сложного простыми словами, подмечание деталей в окружающем мире и искренний рассказ о них.
В детстве мне даже в голову не могло прийти, что из всего, что мне удастся написать к тридцати двум годам, сравнительно наиболее успешным станет книга о вдохновении: два бумажных издания (одно — в формате рабочего блокнота), пять тысяч читателей на Букмейте
Тогда мне даже в голову не могла прийти такая дерзость — назвать себя писателем, не имея ни литературного агента, ни договора с издательством. Кого? Меня?
На английском writer — производная от глагола write. Если кто-то пишет, стало быть, он писатель. По праву занятия делом.
А на русском? Ну уж нет. Это что же, всякий пишущий захочет назваться писателем? Без согласия критиков и без признания потомков? Вот Пушкин, Тургенев, Достоевский, Набоков — да, писатели. Ты хочешь назвать себя им подобной? С какой стати?
В какой момент можно себя действительно на русском языке назвать писателем — неизвестно. При жизни обычно этот термин оспаривают если не критики, то коллеги — точно. Многие заслуженные литературные деятели (например, один из моих учителей — Самуил Аронович Лурье) останавливались на скромном самоназвании «литератор», оставляя «писателя» золотому веку.
На Марсовом поле я оказалась без единой опубликованной или хотя бы дописанной и принятой издательством книжки. Мне долго казалось, что «оно» должно само случиться, произойти, снизойти на меня. Что если я буду скромно и хорошо себя вести, уважать текст, много работать — меня заметят, мне помогут, а потом и начнут называть писателем. Возможно.
На Марсово поле я пришла — по мосту — с Петроградской стороны. Разгуливая по этой стороне города, я робко размышляла о том, что бы случилось, напиши я и впрямь — книгу. Всерьёз! О чем бы я могла написать её? О чем бы мне было интересно писать?
В то время я перечитала уйму литературы о творчестве и поиске сил на него (а также уже притомивших к нынешнему дню осознанность, медитацию, поиск себя и прочее). Большинство этих книг были переводными — и перевод часто был сомнительного качества. Я продиралась через причастные обороты и упоминания об американских деталях быта, теряя нить повествования. Автор писал-то о хорошем. О внимании к себе, о праве на погружение в дела, необязательно приводящие к результату, об уважении к процессу творчества, о вере в себя. Но читать было сложно. Приходилось часть опускать, часть делить на шестнадцать, а остальное списывать на культурные различия. Почему они не пишут простым языком? — удивлялась я.
Мне было очевидно, что большинство знакомых (и дорогих мне) людей такое читать не станет — ещё и потому, что наиболее практические из этих книг оказались заточены на специальное магическое отношение к миру. Чтобы пользоваться их советами, приходилось либо Принимать Сигналы Вселенной или обращаться к Божественной Сути внутри себя, либо делать вид, что можно пропустить эту туфту и перейти к сути дела. Вокруг меня же были люди практического, интеллектуального и не эзотерического характера. Им бы тоже могло быть полезным почитать про творческие процессы — многие из них кроме работы ничего не успевали и от этого печалились. Но то, что справлялась читать я, не подходило большинству из них.
В общем, на Петроградской стороне я нащупала нишу. Написать о том, что я думаю — на собственном опыте — про творчество и вдохновение. Совершенно простыми словами, без эзотерики и многозначительных намёков на Согласие Вселенной, без вступлений вроде «я выросла в творческой среде». Написать то, что можно применить к любому человеку — пусть он считает или не считает себя творческим. Такой вызов мне подходил.
Время для работы над книгой было выбрано удачное. После Марсова поля я увольнялась и ехала в Азию: удалось посвятить черновику примерно год безработной жизни. Мне почему-то казалось, что книга напишется быстрее, но увы. Я переписывала ее полностью раз восемь, а вносила правки точно больше сотни раз.
Прилетев на Филиппины с черновиком книги в ноутбуке, при регистрации в отеле я записала в графу «occupation»: writer. Клерк равнодушно забрал анкету, не удивившись. Было чертовски приятно.
Здесь нужно сказать, что в целом я большой перфекционист и перестраховщик. Долгие годы я в основном опиралась на мнение окружающих, жить без оглядки на них — вас — мне долго давалось с трудом. Сейчас у меня с этим лучше, но я помню тот момент, когда для меня действительно было важно, что я написала в анкете в случайном отеле в графе «occupation».
Тогда, с черновиком в ноутбуке, мне казалось, что я вернусь в Петербург из путешествия, найду издательство — и пойду пить чай. Или кофе. Остальные дела в моей голове доставались неведомым агентам, пиарщикам, менеджерам по продажам и так далее. Я очень надеялась, что они заинтересуются моей судьбой и возьмут дальнейшее на себя. Что делать, если этого не случится — я не знала. Вероятно, записать себя в неудачницы — я старалась об этом не думать.
Теперь я знаю, что написать книгу — это не то что полдела, а даже меньше трети. Потом её нужно продать — и неизвестному автору без связей в нынешнем издательском мире не рады. Раскручивать тебя, вкладывать деньги в рекламу и производство заведомо непопулярного товара — невыгодно. Читатели в магазине выберут очередной бестселлер известной им тётеньки, а не вот это от неизвестно кого. Плохо переведенная книга от известного автора найдет больше покупателей, чем написанная на русском языке от неизвестного на ту же тему.
В издательстве мне отказали. И в другом. А некоторые не стали отвечать. Но почему-то я не посчитала себя неудачницей — может быть, сработала поддержка читателей черновика. Они говорили, что с их точки зрения книга получилась полезная и практически применимая.
Я опубликовала книгу сама через сервис Ридеро (книгу стало можно скачать на Литресе и читать на Букмейте) и заказала в типографии Ридеро первый тираж. Уйма времени ушла на то, чтобы быть самой себе издательством. Я несла на почту стопки книг и отправляла желающим читать бумажный вариант. Передавала книгу через друзей и знакомых. Вела фейсбук-страницу. Наблюдала за цитатами, которые выделяли себе читатели на Букмейте. Читала отзывы (и радовалась или ревела), а также сохраняла оптимизм. Постепенно набиралось всё больше читателей онлайн. А потом я договорилась с домашним издательством Skrebeyko издать книгу в формате живого блокнота http://skrebeyko.ru/product/inspiration/ (с вопросами на наклейках и пустыми страничками для заполнения) — и теперь мне не нужно печатать и распространять её самой.
О том, что жизненный цикл книги не заканчивается на публикации, я написала для журнала «Может быть по-другому».
Что случилось тогда на Марсовом поле? Почему я все-таки приступила к этой достаточно трудоемкой задаче? Что позволило мне перемахнуть через писательский барьер? Как мне удавалось сохранять оптимизм после этого?
Текст — самый простой и понятный для меня способ формулирования и передачи информации. Когда я пишу, я лучше понимаю, что я думаю и почему я думаю именно так.
На Марсовом поле я случайно написала в мессенджере то, что боялась осознать. Я записала мысль, которую я боялась даже думать.
Вот такую:
А что, если я напишу книгу и пойму, что никакой я не писатель?
Можно было расшифровать это так:
А что, если никто не заметит моей книги? И я пойму, что на самом деле зря потратила на неё время? А также — зря всю жизнь надеялась, что я (в глубине души) все-таки писатель?
На Марсовом поле я вдруг поняла, как это удобно. Не делать то, чего боишься, чтобы не узнать, получается ли у тебя. Ведь так удобно откладывать эту проверку на потом.
Надеяться на то, что «оно само» каким-то образом сложится. Ждать, что тебя вдруг заметят, тебе предложат, на твой черновик согласятся. Не проявлять инициативы — и не нарываться на отказы, на не самые приятные отзывы. Не сталкиваться с необходимостью быть недовольным тем, что у тебя получается. Не получать предложения переписать всё, потому что получается так себе. Не тратить год на попытку создать что-то новое — с риском потерять это время, а как же еще создают новое?
На Марсовом поле я увидела свою мысль со стороны. Я написала её случайно, в обычном сообщении. И не смогла развидеть.
После этого стало как-то глупо продолжать играть в страуса. Не делать, чтобы не узнать о себе Страшную Правду? Я осознала и утратила свою удобную защитную коробочку.
А потом началась работа над книгой. Первые черновики, лишенные всякой жизни. Понимание того, что с экспертной позиции книгу не напишешь — нужно выходить в уязвимость, в искренность. Рассказывать не о том, какая я молодец, а скорее о поисках в темноте и попытках разобраться в себе — и своих творческих процессах.
О том, как написать и опубликовать книгу, я написала в журнал «Может быть по-другому»
Наверное, мне все-таки ближе англоязычный подход к именованию. Если я большую часть своей жизни пишу, я, вероятно — writer. И не нужно сравнивать себя с Набоковым (ежу понятно, кто выиграет в таком сравнении). Нас, пишущих, всё равно что-то объединяет, какого бы качества ни были наши книги. Любовь к слову. Желание делиться тем, что мы раскопали в себе. Искренность, наработанная над горой черновиков. Бережность к читателю. Желание остаться в этом мире — между строчек.
А есть ли у вас какое-нибудь «хочу», к которому вы на всякий случай не подступаетесь, чтобы не узнать о себе Страшной Правды? Как можно безопасно для себя проверить, понравится ли вам это «хочу» на практике?
PS: глава из книги "Вдохновение. Как разрешить себе творить"
Комментариев нет:
Отправить комментарий